Шедевры литературного творчества - страница 5

Я нашел в Интернете любовь,
Виртуальную юную стерву,
Что попала мне в глаз, а не в бровь,
Правда, был этот случай не первый.

Я по клавишам серым долбил
Лихорадочно несколько суток
И любил ее, стерву, любил
Настоящей любовью, без шуток.

Я дарил ей игрушки, цветы,
Что похитил с соседнего сайта,
От ее неземной красоты
Я балдел до последнего байта.

А она издевалась, змея,
Посылая мне новые фото,
От которых в мозгах у меня
Закипало неясное что-то.

Проведя три недели без сна
И ни в чем ей уже не переча,
Я ее уломал, и она
Согласилась на первую встречу.

Долго ждал. Жизнь прокручивал вспять.
Думал встретить ее комплиментом.
А она оказалась опять
Бородатым очкастым студентом.

В июньский день по-летне жаркий,
Забыв об отдыхе давно,
Разя бензином и соляркой,
Пер муравей домой бревно.
Вдруг на поляне возле речки
он обалдел, подняв глаза,
Там беззаботно и лениво
В тени дремала стрекоза.

Уже Сентябрь сменяет лето,
Дождь через день стучит в окно,
Добыв себе фуфайку где-то,
Прет муравей домой бревно.
А на пароме через реку
В тени зонта, прикрыв глаза,
В театр или дискотеку
Плывет неспешно стрекоза.

Зима проклятая лютует,
Тулуп не греет ни хрена,
Но муравей не протестует -
Влачет по снегу два бревна.
Встал отдохнуть. Вздохнулось тяжко.
И вдруг увидел в соболях
Лихие три коня в упряжке
мчат стрекозу в своих санях.

- Куда летишь - скажи подруга,
не зная сути бытия?
- Для проведения досуга
На званный ужин еду я.
Приятно выпить рюмку чая
В кругу талантливых людей,
Люблю бомонда дух вкушая
Зреть зарождение идей ...

Взвалив на плечи бревна снова,
Ей муравей ответил так:
"Увидишь если там Крылова
Скажи ему что он [beep]дак."

Я согласен - и впредь не платите,
Пусть шатает меня на ходу,
Не давайте жилья, не кормите,
Всё равно на работу приду.

День получки - нет траурней даты,
Просто нет её в этом году,
Не давайте паёк и зарплату,
Всё равно на работу приду.

Отдыхать ни за что не поеду,
Это море имел я [ в виду],
Чай пустой и сухарик к обеду,
Всё равно на работу приду.

И лечиться мне вовсе не надо,
Могут вылечить вдруг на беду,
Не нужны никакие награды,
Всё равно на работу приду.

Ничего, что одежда в заплатах,
Я не вру Вам, имейте в виду,
Даже если проезд будет платным,
Всё равно на работу приду.

Я приду, даже если затменье,
Даже если начальник Иуда,
Даже если в мозгу помутненье,
Я ПРИДУ! НО РАБОТАТЬ НЕ БУДУ!!!

Он работал в банке на Таганке, 
У него был сейф и дырокол,
И портрет жены на фото в рамке
Украшал его рабочий стол.
Был он честен по российским меркам,
Не имел ни денег, ни врагов...
Вот таким вот неприметным клерком
Шел по жизни Митя Муд@ков.
Но в одно прекрасное мгновенье,
Будто бы во сне или в бреду
В лифте с Председателем Правленья
Он столкнулся на свою беду.
И в раздумьях, видимо, о вечном,
Посмотрев на Митю, как отец,
Тот сказал, обняв его за плечи:
- Знаешь, Митя, нам пришел 3,14здец...
На прощанье, улыбнувшись криво,
Заглянув за грань добра и зла,
Он ушел, а с ним ушли активы
И зарплата Митина ушла.....

Жил у моря один старый перец.
Он рыбалкой всю жизнь промышлял.
В ремесле этом был он умелец,
И однажды рыбешку поймал.
Не простую селедку, а цацу,
С золотой диадемой во лбу.
Эта рыба провякала старцу: –
Отпусти меня, перец, ко дну.
Я желанья твои все исполню,
Если кинешь меня в окиян.
Отпусти меня, перец, на волю.
Будешь сыт перманентно и пьян.
Дед глухой был на правое ухо,
Через это он суть не просек.
Не накормишь рыбешкой старуху.
И уплыл в окиян карасек.
Дальше дождь приключился и слякоть,
Не задалась рыбалка в тот день.
Будет бабка голодная плакать,
И погонит пинком за плетень.
Чтоб утешить сварливую бабу,
Стал он вешать лапшу про улов:
Мол, карась мне попался неслабый –
Золотой от хвоста до зубов.
Только мелкий и дюже слезливый –
Начал ныть, что икры полон дом,
Не увижу ни дочку, ни сына,
Не вскормлю их своим молоком.
Растревожил, разбил мое сердце,
Нервы, душу на жалость пробил!
Называл уважительно перцем.
Не стерпел, и домой отпустил.
Бабка вся сзеленела от злости: –
Ах ты, старый козел! Ну дебил!
Забодай ревматизм твои кости!
Ты зачем карася отпустил!?
Накануне по телику диктор
Говорил, что карась тот крутой,
Дескать может, как Клавкин муж Виктор
Все достать и доставить домой.
У меня ж нет машины стиральной,
Телевизор не кажет совсем.
Дому нужен ремонт капитальный,
И оклейка обоями стен.
А прикид у меня? Курам на смех!
Стыдно в гости к соседке пойти.
В общем так: перекусывай наспех,
И, как хошь, карася мне найди!
Дед на кухне нашел корку хлеба,
Поелозил по ней чесноком.
Закусил и, хоть хмурилось небо,
Двинул к морю обратно пешком.
Прихватил с собой шланг для дыханья,
Прицепил на конец поплавок.
Пробурчал: – Вот же, блин, наказанье!
И нырнул под волну поперек.
И столкнулся на счастье иль горе
Носом к носу он с тем карасем,
Что гулял и резвился на воле,
Запивая ботву коньяком.
Дед попал на хмельное застолье,
И про бабкины нужды забыл.
Замахнул грамм пятьсот иль поболе,
И ваще на проблемы забил!
Танцевал, обнимался с русалкой,
Карасю признавался в любви…
На крыльце поджидала со скалкой
Бабка перца до самой зари.
А, увидев явленье супруга,
Так и села крестцом на порог.
Налегая мышцой на подпругу,
Дед добра целый короб волок.
Бабка ныне в мехах, бриллиантах
Кофе пьет, обливая постель.
Клавка, зависть за пазуху спрятав,
Сериалы глядит вместе с ней.
Ну а дед сыт и пьян перманентно,
По привычке рыбачит с утра.
Он русалку за хвост незаметно
Волочит до густого куста.
Там, укрывшись от взоров нескромных,
Выпивает с ней свой брудершафт.
А потом от лепешек коровьих
Отмывает ей хвост, грудь и шарф.
Так свезло старику на рыбалке,
Что попался карась золотой.
Что он спит под кустом на русалке,
И старуха довольна судьбой.
Только рано расслабился перец –
Бабку жаба грызет один хрен.
Мол, карась, всех сокровищ владелец,
Нужен ей, старику на замен.
От такой беспредельной предъявы
Впал в неистовство рыбий пахан.
Перекрыл поступленье халявы,
И уплыл далеко в окиян.
Вот мораль ненасытным старухам:
Не ищите добра от добра.
А не то вам случится проруха,
Иль другая кака лабуда.

Бывает сядешь у окна,
И нет дождя, и солнце вроде,
Природа отошла от сна,
А мысль твоя о бутерброде.

Такой огромный, в полбатона,
Он у тебя в глазах стоит,
Там колбасы лежит две тонны,
И сыр, огромный сыр лежит.

И ты, стремглав, бежишь на кухню,
С остервененьем нож берёшь,
И не одна звезда потухнет,
Когда ты сыр на терку трёшь.

Вот, он готов! Трубите в трубы!
Как он прекрасен, как красив.
И ты вонзаешь в него зубы,
И полон сил, и снова жив.

Душа цветёт, как незабудка
И где-то в небесах парит.
А несварение желудка?
Пускай оно повременит!

Не делай ничего, не слушай,
Не думай ни за что, не знай,
Ты кушай, кушай, просто кушай,
Недолго длится этот рай.

Конец всему! Нет даже крошек,
Там, где лежали сыр и колбаса.
Остался лишь зелёненький горошек
И на щеке - прощальная слеза.

И снова ты садишься у окна,
И смотришь в сад, на зреющие фрукты,
Тебе ни хворь, ни скука не страшна,
Пока еще не кончились продукты. А-ля бисквит!

Раздвигаешь ноги грациозно,
Двигаясь легко навстречу мне.
И твоя классическая поза
Очень необычна в полутьме.

Отдаваться – женское уменье –
Забывая завтра и вчера!
Есть еще мгновенье до сближенья,
Дальше – бесконечность… До утра.

И, хотя мы вместе не впервые,
Каждый раз – как в самый первый раз.
И утонут звезды голубые
В глубине твоих любимых глаз.

Ты одета в капельки от душа
Сладкие, соленые на вкус.
Смотришь так развратно, простодушно.
Я хочу, такую, и боюсь.

Раздвигаешь грациозно ноги,
Снова возбуждая и маня.
Подожди, пожалуйста, немного.
Ты сейчас
Почувствуешь меня!

Она играла Моцарта без нот,
Шутила по-французски без акцента,
А я стоял в углу, как идиот,
Молчал, и терпеливо ждал момента.

Изящна и в халате, и в пальто,
Она была мечтою воплощённой,
А я стоял в углу, как чёрт-те-что,
Уже от ожидания зелёный.

Она сидела томно на коврах
В ночной, с глубоким вырезом, сорочке,
С намёком недвусмысленным в глазах
А я – смотрите в третьей сверху строчке.

Она ушла с другим под Новый год,
Меня в душе, возможно, презирая,
А я стою в углу, как идиот,
И молча жду, пока придёт другая.

Ночь блудливо раздвинула ноги.
Окровавленной целкой луны
Прикрываются спящие боги.
Наступает пора Сатаны.

Я в ночи выхожу на охоту.
Я, как хищник, по следу иду.
И сквозь запах парфюма и пота
Я вдыхаю твою наготу,

Что наивно ты платьем прикрыла,
Но, увы, сохранить не смогла.
Ты идешь все быстрее. Как мило!
Ты, наверное, все поняла.

Мне давно уж прекрасно известны
Эти крики и слезы из глаз.
О любви ты мечтала, принцесса?
Нет любви! Есть лишь только оргазм!

Ты, конечно, о принце мечтала!
Ты хотела цветов и стихов!
Но пред мной обнаженной предстала,
Без любви и без ласковых слов.

Очень просто, без лишних прелюдий
Взял я то, что другой не посмел.
Неужели ты думаешь – люди
Видят души под масками тел?

Неужели кого-то заботит
Хрупкость нежной девИчьей души?
Каждый хочет лишь дЕвичьей плоти!
Каждый ей насладиться спешит!

Вот студент своей барышне шепчет
Сотни насмерть зазубренных фраз,
Обнимая тихонько за плечи...
Он уже предвкушает оргазм!

Скоро люди поймут бесполезность
Глупых слов. И тогда-то для всех
Распахнет свои двери безбрежность
Сладострастных любовных утех!

И священник сорвет свою рясу,
И монашка подол задерет!
И великому богу оргазма
Каждый в жертву себя принесет!

Каждый выпустит чувства на волю,
Каждый станет собою самим.
И над оргией страсти и боли
Встану я, ожиданьем томим.

Но увижу я лик твой прелестный
Посреди перекошенных лиц,
И скажу тебе: «Здравствуй, принцесса!».
Ты ответишь мне: «Здравствуй, мой принц!»

В парке на исписанной скамейке
Вы сидели в розовых губах –
Тонкий шарф обвит вкруг Вашей шейки,
томик Брюсова в руках.

Вы читали, затаив дыханье,
Взгляд светился, как ацетилен.
Я не мог не обратить вниманья,
На изгиб томительных колен.

Я подсел и оценил неспешно
Строгость черт и трепет тонких губ.
Глянул в книгу.
Обронил небрежно:
«Ну а мне милее Сологуб».

Боже! Как сверкнули Ваши глазки!
«Вы читали?»
«Что Вы! Я вкушал!»
Я взглянул на Ваши щечки в краске,
Побледнел, но все же устоял.

И в беседе томной и игривой
Летний день растаял без следа.
В серце леденеющем смогли Вы
Развести огонь под толщей льда!

Разбредались шашки и газеты.
Вечерело.
Миг – и мы вдвоем.
Ваши пальцы пахли сигаретой,
Ваши губы пахли миндалем...

В парке средь величественных статуй
Плыл костров величественный дым,
Я ласкал Ваш стан в лучах заката
Взглядом сатанеющим своим.

Миг – и я сорву с тебя одежды,
Как Бальмонт покойный завещал,
Но надменно ты сомкнула вежды:
«Прекрати немедленно, нахал!

Как Вы смели помышлять об этом?
Предлагать мне рухнуть в эту грязь?
Разве строки Третьего Завета
Не сорвали бельма с Ваших глаз?

Нет, не подменить томатным соком
Вам поэта пламенную кровь!
Я, подобно Мережковским с Блоком,
Отвергаю плотскую любовь!»

Тут я разозлился не на шутку –
Гордо встал и удалился прочь.
После взял на трассе проститутку
И читал ей Минского всю ночь.